Сергей Изуверов - Межгосударство. Том 1
Ухищрение второе. В горах оставил Лихо, Готффрид, нельзя упрекнуть в излишнем. Тогда толком не понимал, что за гиперреальный положенец и откуда бралась векторная физическая. Повстречал в одной шахтёрской, придавленной обстоятельствами к подножию. Был что-то вроде ятрогенического юродивого. Не чувствовал холода, носил всегда одно и, нелюдим, неизвестно что принимал за кошт, то и дело предрекал жителям злополучия на головы. Вероятно ещё из-за фамилии. Предрекал и на том оканчивалось, скверное свойство сбываться как каждый день не предсказанное никем. Речёт, обрушится шахта и четверо погибнут. Так. Речёт, не будет уранинита, худо будет, так ничего. Речёт, у всех мужей на неделю скукожатся мошонки, сами понимаете. Сперва блеснула жила, обернулась плесенью неолитической революции, составившимся наконец концом хвоста одного из предвечных стегоцефалов. Сильно не любили, колотили, грозились уничтожить. В ответ сулился навести на деревню фундаментальный мор, отвести кирки от руды, скорую смерть всем тамошним, вкупе показывает нам, насколько стороны данного процесса друг друга. В горы, вампиров, гнездовище, то ли жрал, то ли приносил в жертву своим эвольвентическим богам. Получив доступ к покоящимся вовне меня тогдашнего знаниям, стал разузнавать, выяснил эпоним, чему посвящал, откуда брал. Долгое время шёл вдоль гор, пересекали лес, в этого трансцендентного пересечения не оказываться без монгольфьера вертикального взлёта, уходили на север, набрёл на деревню, где Попово-Лиховский. Узнал о проделках случайно, в тамошней таверне, два дня дожидался, пока обломает шипы на мысках, взял в оборот суеверной квазилжи. Сказал, коренники не терпят, не желают бок о бок, если не уйдёт, лишение естества, кои банальные констатации, как понятно, ему не требовались. Был дан несколько менее тривиальный, если уйдёт, силы гор, звучит размыто, касание мухи стекла после дождя, понимает только он, самонадеянно, складчатый пояс может вознегодавать, теория геосинклиналий окончательно расплевалась с азональностью, геологический униформизм вместе с абсолютным возрастом нависли над Джеймсом Хаттоном, облысел окончательно, не захотят терпеть деревню, не сразу распознали, словом, считали тем, узрел Зевс в медном антефиксе высокомерия и той не станет. Я не поверил, оказался прав. Нашёл нужные слова, увёл в горы. Поселить с другой стороны, обожествляла на запад, торговал секретом карты. Требовалось себе на службу, прибег к новому ухищрению. Добавил в рацион, в горах охотно питался моими запасами, ртутно-серную теорию, отравило до мозга костей, не летально. Брюшные рези, спазмы тело, извергать обратно принятую, носом кровь, ртом микодерма. Приключилось на перевале, трудном фазисе, позволил брать под руку. Записал в ликвидаты, не вскрывая Таро. Не смотря на экстраордзнания-убеждения-в-обратном и злобу к людям, очень наивен. Перевалив на другую, открыл пещеру с озером, обряды горным идолам, из коей, теперешнего железнодорожного лимфоузла расходилось ходов, в том числе и на другую. Не знаю, отчего не пошёл ими с самого, не доверял как доверял шахтёрам, не желал посвящать в свои алтарно-вудуистические. Не могло не найтись для реинкарнации фрагмента. Требовалось необходимый реактив, преципитировал на концентрированный лунный, помещённый в мешок не из мешковины. В качестве залога и честности, оставил глаз, не сильно изумил, нарвался на отповедь, оканчивалась: «я тебе не поганая лужа Мимира». Выкрутил и вручил, радостный, обласканный сотней женских ладоней барбет, притворялся. Более из экспериментальных соображений, в первую свистел по генерированиям и проверкам гипотез, на теперешний академиком наук. Ненадолго умолк и сам его замок, казалось, опал, наполненный только этой экспедиционной исповедью. Должно быть, во мне нечто особенное, притягивающее в сети и подчиняющее определённым не мною порядкам, печально продолжил. Все стояли с приоткрытыми ртами, доверялись с оглядкой, а я всех пинками вокруг пальца. Самоуверенность граничит с лоботрясием, это понятно. Только в какой момент изменило и замаячил исход под печалью? Печален ли он, как печальная участь переселенцев вюрмского оледенения? – Готффрид обращаясь не ко мне, куда-то в свод комнаты. Ведь тот хартофилакс, если отбросить все сопутствующие каверзы его обстоятельств, был не чужд заскокам мудрости. Люди не боги, откуда им знать про добро и зло. Теперь вот я сомневаюсь-предаю себя пятисотлетней давности, тогда свято веровал, как червь в раздвоение, люди должны покопаться. Понимать окружающее в мере, жить с этим, как бы ни было тяжело просыпаться. Тяжело, зато вразумительно-честно, как с ложью самому себе, малодушничаешь, убеждаешь сам и собственную богиню-совесть, большинство проявленного за жизнь любопытства ни к чему не привело, чем меньше знание мира и его системы, тем легче жить и уживаться с тебе подобными гомункулусами. Твёрдо разумел, пусть знание породит войны, которые не прекратятся и без моего участия, религиозные смерти и конгрегационные жертвы, но должно в головах и анималистических матрицах, твёрдо вознамерился добраться, намерение кита выброситься на. И это я, столько каш заваривший, успел прочесть три первых слова, потому что не привык заглядывать чем всё кончится. Странное дело-по-коему-прекращено-производство, записаны незнакомыми знаками, хотя знаком со многими, постиг смысл, видел мельком, когда оттаскивают за ногу как будто переваривает удав. Говорите же на хрен, с жадностью. Откровенно, что написано, не мог даже мой вселенский, как вселенский собор котёл. В вареве чистый лист, не всегда, по большей части темнота. «ядрический свет не», Готффрид. Три. Ядрический свет не. «не», отдельным, или началом? Отдельным. Не являлись знакомыми? Четыре языка, вдвое больше наречий. Ни единого знакомого. Так вот и подтверждение, чудила. Содержание вне зависимости от реформы грамотности, не важно на каком произносит ругательства и пишет дипломатические ноты. Это ли не доказательство неосознанных вполне намерений составителей? Я, кажется, думал над этим. Множество, звёзд в туманности, раз. Не приходило в голову, глоссаторам пришлось сделать таковой под дулом вселенской эгалитаризмической пушки? Отнюдь не значит, будто они хотели, что бы всякий сумел прочесть и сойти с ума от банальности или очень уж откровенного откровения. Это всего лишь честно, как океан всего лишь плещется, по отношению ко всем ныне перетаптывающимся и ещё когда-либо намеревающимся воздевать-съёживать паренхиму, честно ко всему человечеству во всевременном понимании слова. Раз уж составился документ и заставляет жить всех на свете по его правилам, то те, при случае, никогда не представится, должны разобрать, но лучше, чтоб никто не подбирался вовсе. Я ничего не ответил, крепко задумался, понимая, слова Готффрида если и не верны, то уж точно прочувствованы. При жизни, в какой-то её период всю свою проклятую сущность посвятил хартии, поиску и осмыслению, впитал часть, левый угол с пустотой, саму эгрегорическую идею составления, теперь подавал квинтэссенцию логографов, хартофилакса, бывшего некогда в руках свода. Ну куда там дальше напутешествовали? Попово-Лиховский потайной ход на ту, откуда тащились, сам остался. Наказал получше за его глазом. Вышел из подземелья, увидел страшную, набросал оправившийся от похмелья Брейгель. Рудокопов вымерла. Септикопиемия на оба ваших. Почти все скончались за те два, мы прятались от горцев, ещё были живы, спасти не мог даже я. Не пытался, напустил на себя вид более бесстрастный, у вышеградского голема. Не стал заходить, иначе бы видел, что все ушли, страшась против Лиха и подвластной ему, как я тогда думал, не у одного тебя есть котёл. Остались живы оставленные мулы. Поднимаясь с Лиховским, бросил по эту, превосходно дождались, не разбрелись и не были похищены (в сборнике Изуверова новелла «Похищенные мулы», потому во все это с трудом). Некоторое в тишине. Готффрид, наконец я, в ваших семантизмах мне не всё утряслось, хотя я весьма пронырлив в таких делах, могу и сам что-то додумать. Посмотрел на собеседника. Допрёли про стороны света? Говорите, звёзды расположили во всех четырёх. Потом, что почалили на юг. Но, некоторую часть солнце светило вам в бесстыжие глаза, могло быть лишь при движении на восток или на запад. При путешествии на юг с боку. Теперь увядаю от брехни, перед тем как наткнуться на деревню рудокопов, долгое время брели вдоль гор, которые простираются ещё далеко на север. Стало быть с юга, а не на юг. Что за наебалово? Самому неплохо знакома описываемая вами и если бы вы шли на юг, то попали в АПЗ-20, а не вышли из того. Понимаю, за долгие годы изрядно разросся, криптостатистика второй век бьёт по поводу, но стороны света от этого не перекочевали кто куда мечтал. Верно, ваша эксаудиризмическая наблюдательность делает неповторимую ни в ком честь, благожелательно Готффрид. В самом зачине обличения сами преподнесли причину хаотичного. Долина Печали во всех частях света, но отыскать без понимания конечных принципов стереографической проекции не сможет и крепостной из вашего соляного лабиринта. Я шёл некоторым образом и некоторым чутьём. Просыпался утром и знал, сегодня следует вдоль гор задом наперёд. А потом просыпались и понимали, что следует от них отворачивать? – со скептицизмом я. Нет, покачал головой. Сидел, устремив глаза в нульмерный объект, вновь и вновь переживал путешествие, разумеется поэтапно, к хартии, все чувства, обуревавшие в то, мысли, какие мог припомнить и надежды, какие мог воскресить. В конце каждого отрезка что-нибудь да приключалось, понимал, так дальше не пойдёт. Потрясали ли по адресу звёзд? Не мог же я тащить с собою ещё и телескоп. И без них, что на верном извилистом и незримое, но с большим бюстом, отчего с ним нельзя толком столкнуться, ведёт меня. И ведь привело, умеренно завистливое утверждение. От хребта на восток. Вдалеке по правую ещё не столь громадный в ту пору лес, слева степь, шире чем горы и однажды приводила к морю, однажды приводит к нему любой избранный, пусть и аксиальный вектор. Но мне не туда, шёл на восток, забывая и запоминая ещё цикличнее времён.
